34-летний Вячеслав Астахов из Белгорода подписал контракт на службу в армии в 2020-м. Через два года попытался его разорвать, чтобы не ехать на войну в Украину, но его, эксперта-криминалиста, записали командиром танкового взвода и отправили на фронт. Весь его взвод погиб, сам Астахов чудом выжил, а потом дезертировал, рассказывает «Север.Реалии».
«Была тупая надежда, что меня это не коснется»
Начало войны застало Астахова в Нижегородской области, в командировке по повышению квалификации.
— Я хорошо помню 24 февраля, мы все в казарме сидели у телевизора с открытыми ртами, никто не верил, что это правда. Утром позвонили родственники из Белгорода, которые проснулись в ужасе от грохота, — вспоминает Вячеслав.
До войны он учился на криминалиста, работал в полиции — сначала в патрульно-постовой службе, затем был инспектором охраны общественного порядка.
— Мой отчим, бывший опер, тогда на меня влиял. Я думал, полиция — это круто, но через четыре года понял, что там люди гнилые сверху донизу.
В 2018 году Вячеслав уволился из полиции. Сразу же, вспоминает, стало трудно с деньгами. Давил кредит за машину, которую он продал, но расплатиться все равно не получилось. В разгар пандемии в 2020 году устроился на работу в магазин, но вскоре попал под сокращение.
— Я не знал, как быть. Один знакомый, набиравший людей по контракту, предложил послужить два года на Новой Земле: там двойной коэффициент по оплате и нормальные условия. Я не хотел связываться с армией после «срочки», где зря потерял год и по сути был бесплатной рабочей силой, отношение со стороны старшего призыва и командования было ужасным. Но долги душили, и я все-таки согласился, — вспоминает он.
Его не хотели брать на контракт из-за сколиоза и астигматизма, но затем все же поставили годность с ограничениями. Отправили в ракетную часть на Новую Землю, где Астахов не прошел полиграф. После этого устроился дизелистом-электротехником на Южном острове, обслуживал взлетно-посадочную полосу в поселке Рогачево. 24 февраля 2022 он находился в командировке по повышению квалификации.
— Преподаватели нам говорили, что Украина сдастся максимум через неделю. Потом мы прочли в телеграме про сожженную колонну, стало ясно, что война затягивается. Учебку нам на месяц сократили, выдали сертификаты и разогнали обратно по частям, — рассказывает он.
Вернувшись в часть, Вячеслав попросил отпуск. Ему пообещали, но только если он подпишет рапорт на продление контракта, который заканчивался в августе. Астахов, по его словам, думал, что его часть на фронт не отправят, подписал продление на год и уехал в отпуск. А вернувшись, узнал, что из Москвы приходят бумаги с требованием отправлять на войну. К июлю в Украину отправили человек 15, в основном, тех, у кого были проблемы с алкоголем.
Через месяц пришел новый контракт, от которого, по словам Астахова, уже нельзя было просто так отказаться.
— Сказали так: «Подпишешь — и никто тебя не тронет, а не подпишешь — отправим на войну в первых эшелонах, пока действующий контракт не истек». Угрожали еще в тюрьму посадить, я испугался и подписал, поверил сказкам командиров. Пару месяцев действительно не трогали, выгребли сначала алкашей, потом конфликтовавших с командованием. В сентябре меня вызвали, спросили, какое у меня высшее образование. Я ответил — криминалист, начальник штаба объяснил, что в третий армейский корпус ищут офицеров с высшим образованием: «У тебя образование не военное, давай мы тебя подадим, отчитаемся, а тебя все равно не возьмут». Я сдуру согласился и продолжил спокойно служить, — продолжает он.
Через месяц пришел ответ: его берут в армейский корпус. Астахов пожаловался командиру роты и заявил, что не собирается никуда ехать, ему предложили написать рапорт об отказе. Через две недели оказалось, что рапорт «потерялся».
— Они все сделали за моей спиной и поставили перед фактом: либо я еду, либо тюрьма за отказ выполнять приказ. Но я же служить пошел, только чтобы закрыть долги, и всячески старался увернуться от отправки на войну. Во-первых, переживал за свои жизнь и здоровье, во-вторых, уже понимал, что там происходит. У меня была тупая надежда, что меня это не коснется. Я общался с двумя адвокатами — один советовал писать рапорты на отказ и добиваться врачебной комиссии, другой рекомендовал вести себя осторожно, поскольку действительно могут возбудить дело за отказ. Тогда меня это пугало больше всего — я надеялся «откосить» законными способами.
Вячеславу предписали явиться на военную базу в поселке Мулино Нижегородской области, но там сказали, что его формирование уехало. И посоветовали торопиться — иначе могут возбудить дело о самовольном оставлении части.
— Тогда у меня уже начала крутиться мысль — выкинуть или спрятать свое личное дело, которое у меня было на руках, а самому затеряться, — вспоминает он. — Но выплат тогда не было, за свой счет еле добрался до Мулино. Скрываться дома не вариант, а прятаться где-то еще было не на что. Я вернулся в Белгород, посоветовался с родственниками. Мама сказала: оставайся, что-нибудь придумаем. Отчим, напротив, говорил, что меня найдут и посадят, сказал искать часть и договариваться, чтобы при ней оставили и не отправляли в Украину.
Часть нашлась в поселке Персиановский Ростовской области, в ноябре Вячеслав отправился туда.
— Я был в шоке от того, что увидел. Часть уже отбыла в Украину, а в поселке был штаб и отдел комплектования. Туда со всей России приезжал пачками народ — по 10−15 человек. В основном, добровольцы. В казарме не хватало места, люди спали в грязи на полу. Одевали и обували во что попало, половина формы летняя, половина зимняя, документы сразу отдавали, чтобы быстрее отправить на фронт. Никаких обучений и тренировок, приехала партия, ее одели, обули, увезли, такой конвейер. Я смотрю — раз уж здесь такое, что будет в Украине? У меня появился дикий страх — я понял, что нужно делать все, чтобы туда не попасть, — говорит Вячеслав.
Командование выдало ему документы, в которых он числился командиром танкового взвода. По словам Астахова, те, кто прямо говорил, что не хотят на войну, становились для командования трусами и «врагами народа» — их отправляли силой сразу на передовую. Поэтому сам он говорил, что никогда не имел дела с танками и не готов брать на себя ответственность.
— Мне начали лапшу вешать, что я не один такой, и что меня сейчас отправят в Питер, в учебку на месяц. Я все равно не подписал документы на принятие должности, пошел к руководству с просьбой оставить меня при части, так как воевать не умею и не готов. Они мне тоже сказали, что обучат, а все места в части заняты. Единственное, что предложили — выбор между командиром танкового взвода и мотострелкового. Я с тяжелым сердцем выбрал танковый, — рассказывает Вячеслав.
Его забрали в учебку в Сертолово в Ленинградской области.
— Там еще больший бардак: все бухают, грязь, крысы. Обучение формальное: пару дней рассказывали, как систему в танке запускать, пару раз выстрелили по мишеням, постреляли из автоматов. Вернувшись в часть, я сказал, что мы непонятно чем занимались, и на меня руководство уже начало косо смотреть, сразу отношение изменилось. Сказали, что меня всему научат уже там, на войне. Я понял, что по-человечески не договориться, и поехал в ростовскую прокуратуру с жалобой, что меня без знания техники отправляют командовать. Главный, полковник, сразу начал с наездов и угроз — что я трус, дезертир, что меня надо посадить.
Полковник вызвал из военной комендатуры капитана и потребовал отвести Вячеслава обратно в часть. Но капитан оказался на удивление человечным.
— Он показывает на меня рукой и говорит: «Посмотрите на него, куда ему воевать, имейте совесть». Меня попросили выйти, минут через 20 он вышел: «Я сделал все, что мог, все места при части заняты, так что тебя не оставят. Единственное — еще раз поедешь на обучение, потянешь время». Командиры ругались, что я через их головы переступил, но я ответил, что выбора мне не оставили. Они на меня совсем окрысились и с тех пор общались только в приказном порядке.
После поездки в прокуратуру майор показал ему на телефоне видео с украинского дрона, где подбили российскую БМП, экипаж погиб, а наводчик отстреливался, пока машину полностью не уничтожили.
— Он хотел показать, какие бывают «герои», готовые умереть в бою, типа это круто. Я в шоке был. А когда приехал в часть рано утром, там сидел паренек молодой, очень грустный. Я спросил, что случилось, он пробубнил, что не хочет возвращаться в этот дурдом. Когда штаб открылся, прибежали медики уводить этого парня — он себе ножом ударил под ребро, лишь бы не ехать обратно на фронт, — вспоминает Вячеслав.
«Или едешь, или в тюрьму»
Пару недель он жил и спал на полу в части, собирал контактные данные родственников военных на случай гибели, занимался бумажной штабной работой. Затем его вновь отправили на обучение — «в прежнюю часть, где было то же, что и в прошлый раз».
— Я понял, что законного способа выкрутиться нет, и просто тянул время, — говорит Вячеслав.
Вернувшись, опять попросил оставить его в части — и, к удивлению, его оставили помогать с документами. У Вячеслава появилась надежда. Его отправили в Петербург забирать из госпиталя тело погибшего военного и сопровождать вплоть до похорон в Нижнем Новгороде. Погибший был легко ранен и умер от сепсиса. На Вячеслава, по его признанию, накатило отчаяние.
Когда он вернулся, командир роты сказал, что через час его заберут в Украину.
— Я просил пойти навстречу, поступить по-человечески, но он посмеялся и показал бумагу с приказом: или едешь, или в тюрьму. Я впал в ступор, как овца, которую ведут на убой. Молча собрал вещи и поехал, всю дорогу был в каком-то коматозном состоянии. Теперь понимаю, что нужно было сразу избавиться от личного дела и прятаться.
10 марта 2023 года его привезли в Красный Луч в оккупированной Луганской области, определили в 8-ю танковую роту под Макеевкой. В роте не велась документация, и ему разрешили наладить все по уставу, этим занимался до мая. Но затем командиром батальона стал командующий 7-й роты с позывным Викинг, который славился жестокостью и избиениями подчиненных. И Вячеслава стали отправлять на боевые задания — комбат говорил: «Готовься, начинается у тебя веселая жизнь, слишком долго ты занимался непонятно чем, сейчас поймешь, что такое служба настоящая».
— Там вся рота была из пьяниц, меня с еще одним взводным перевели к командиру в усиление, за пьяными следить, — вспоминает он. — Руководство сразу сказало, что я буду «в ответе за личный состав», что им надо «показать, что я командир», «любыми путями заставить слушаться, не бухать и не заниматься ерундой». Я был в шоке, поговорил откровенно с ребятами, спросил, почему они бухают. А они подписали контракты на полгода, думали отслужить и вернуться — у кого-то кредиты, семьи, кому-то дом достроить. Но контракты оказались бессрочными, кто-то уже по девять месяцев служил, кто-то по году. И люди не выдерживали — бухали, потому что психика отказывала.
По его словам, сначала рота жила в заброшенной конюшне, потом из-за постоянных попоек солдат отправили в лес копать себе блиндажи, «в наказание — чтобы жили там, как собаки». Но пьянство не прекращалось.
— Руководство требовало людей бить, к деревьям привязывать и в ямы сажать, чтобы не пили. Говорили, что «иначе мы вас с ними отправим в „Шторм“ с билетом в один конец». При нашем полку был «Шторм Z», оттуда живым никто не возвращался — они на передке воевали мясными штурмами.
Вячеслав не скрывает, что на войне убивал, но оправдывает себя тем, что «выполнял приказы и пытался сохранить себе жизнь».
— Я не отрицаю, что выполнял приказы, но иначе меня отправили бы в «Шторм Z». А это билет в один конец. Я жил с мыслью, что уеду в отпуск и не вернусь. И делал, что приказывали, хотя понимал, что это неправильно. Это сложная тема — многие со стороны осуждают таких, как я, по их мнению, я должен был либо сесть в тюрьму, либо не выполнять приказы и погибнуть в штурме — или свои же застрелили бы. Но те, кто там был, немного иначе смотрят на это, — говорит он.
Вячеслав вспоминает своего бойца Ивана, который к девятому месяцу службы «перестал морально справляться» — умолял отпустить его домой, потом запил и трижды не появился на боевом задании.
— Приехал комбат, избил его, пристегнул наручниками к танку на трое суток. Но тот опять забухал, комбат психанул, отправил его в «Шторм Z». Перед этим построил всю роту и сказал: «Это чмо тут служить не будет, его надо отправить в „Шторм“, чтоб он там подох вместе с зеками». Ваня оттуда сбежал — его поймали в частном секторе Авдеевки. В итоге его посадили в психушку с шизофренией — люди на войне буквально сходили с ума, — утверждает он.
«Там нереально оставаться психически устойчивыми»
В августе 2023 Вячеславу обещали отпуск, но перенесли на сентябрь, затем на декабрь — 10 октября началось масштабное наступление на Авдеевку.
— Утром командир роты собирает экипаж, сам едет на броне и меня с собой на башне тащит. Он передал приказ наводчику, через две секунды вместо выстрела я услышал сильный взрыв — и сразу понял: что-то с танком. Упал с одной мыслью — «нам хана». Очнувшись, почувствовал, что горит спина и шапка, встал и скинул с себя все горящее. Броня танка полыхала огнем, никто не звал на помощь — значит, все погибли. У меня обуглились руки, лицо, кровь текла, кожа запеклась, я не мог вытащить телефон, рации все сгорели, понял, что нужно выбираться, пока я в сознании — километра полтора с дикой болью прошел до дороги, где меня подобрал комбат и повез в больницу — рация молчала, и он понял, что что-то случилось, — вспоминает Вячеслав.
В больнице в Донецке ему оказали первую помощь и прооперировали. Кисти рук обгорели, лицо и уши запеклись, осколки застряли под коленом и в глазу. Потом в Донецк приехала девушка Вячеслава Кристина и уговорила врачей, чтобы его перевели в Ростов.
Инвалидность Вячеславу не дали, в марте 2024 его выписали, он добился двухмесячного отпуска по болезни. Погостил дома у родных, побыл с невестой и решил скрываться.
— Я избавился от телефона, всех карт, от всего, что связано с моим именем. Четыре месяца прожил в квартире, снятой на чужое имя, но деньги заканчивались. У меня началась жуткая паранойя — я выходил на улицу пару раз в неделю и всего боялся. Когда проходил мимо полиции, у меня начиналась тряска. Мы поняли, что это не вариант: либо меня найдут, либо психика не выдержит, — говорит Вячеслав.
В госпитале Астахову поставили диагноз «ПТСР» (посттравматическое стрессовое расстройство) — у него были панические атаки. После двух месяцев в бегах тревога усилилась — к родителям не раз приходила военная полиция. Вячеслав очень боялся переезда и жизни в чужом месте, особенно на фоне проблем со здоровьем, но в сентябре 2024 года решил бежать из страны.
— Я понял, что не могу жить, потому что боюсь выходить на улицу, у меня не было возможности работать — а тут хотя бы есть шанс. Я связался с «Идите Лесом», прошел собеседование — и уехал по предложенному маршруту в Армению, -вспоминаетАстахов.
С тех пор прошло девять месяцев.
— В Армении занимаюсь всякими шабашками, жить как-то надо, за квартиру платить, еду. Учусь программированию, хочу стать тестировщиком. Денег ни на что не хватает, а по ночам снятся кошмары, болит повреждённый глаз. Иногда думаю, что лучше бы вообще без него остался, мутная пелена мешает, — говорит Астахов. И признается, что вместе с невестой, которая пока остается в России, мечтает переехать «в более безопасную страну», где можно было бы сделать операцию и как-то восстановить зрение.
По словам сотрудника правозащитной организации «Идите Лесом» Ивана Чувиляева, для российских военных дезертирство — вопрос не столько выбора, сколько возможности.
— Оказавшись в Украине, они, как правило, оттягивают отправку на боевые задания, но не могут просто взять и убежать. Они на оккупированной территории, там всюду блокпосты ФСБ, росгвардии и военной полиции. Там все на виду, за неудачную попытку дезертирства военного могут отправить в яму, подвал, в шторм или обнулить, — утверждает Чувиляев. — И они дезертируют из госпиталей, это безопасный метод. Есть еще «таксисты» — местные, готовые на машинах провезти через блокпосты, но это тоже очень рискованно. Поэтому из части бегут мало — разве что зеки, которым нечего терять.
