Заместитель министра здравоохранения Дмитрий Старовойтов назвал решение женщин не делать аборт «вкладом в копилку народонаселения Беларуси». Ирина Сидорская в колонке для «Зеркала» проанализировала короткую фразу, которая, по ее мнению, показывает всю суть коммуникации между властью и обществом в современной Беларуси.
Ирина Сидорская Доктор филологических наук, экспертка в области медиа и коммуникаций, гендерная исследовательница С 1998 года преподавала на факультете журналистики БГУ, в 2010- 2020 годах там же возглавляла кафедру технологий коммуникации и связей с общественностью. Вела телеграм-канал Gender_gap. После протестов в Беларуси уволилась и уехала из страны.
«Вместо „людей“ — „население“, а вместо „рождения детей“ — „вклад в народонаселение“»
Дело в том, что на самом деле это никакая не коммуникация. Здесь не ставится цель выстроить диалог, а значит, нет задачи говорить так, чтобы тебя поняли, приводить убедительные аргументы, мотивировать аудиторию высказываться самой и в результате достичь консенсуса.
Это лишь имитация коммуникации. Для чиновника в ней нет людей. Есть лишь объекты учета — «женщины», «население», «вклад».
Что конкретно сказал Старовойтов?
Речь шла о «предабортном психологическом консультировании», которое проводили «специалисты в области здравоохранения и укрепления института семьи и традиционных семейных ценностей».
«Если говорить о той работе, которая проведена, только за первое полугодие этого года было предотвращено более 2 тыс. абортов, а это более 2 тыс. рожденных детей. Все это — вклад в копилку народонаселения Беларуси», — сказал Александр Старовойтов (цитата по государственному информационному агентству БЕЛТА).
Коммуникация — это попытка понять друг друга и выработать общую точку зрения. Для этого нужно знать свою аудиторию, заранее сформулировать основные посылы, продумать аргументы на возможные возражения, выбрать понятный язык… Все давно описано в учебниках.
Когда чиновник говорит, игнорируя эти основы, речь идет не об отдельном эксцессе. Дело не в том, что какой-то конкретный управленец чего-то не знает или не умеет. На его месте может быть любой другой. Это сделано умышленно, так как достижение взаимопонимания с аудиторией и не входило в намерения. Основной задачей было донести приоритеты государства и контроль за их реализацией.
А для решения этих задач выбор языковых средств очень даже подходит. Поэтому вместо «людей» — «население», а вместо «рождения детей» — «вклад в народонаселение».
«Власть десятилетиями вырабатывала особый язык»
Беларусская власть десятилетиями вырабатывала особый язык. Это не просто канцелярит. Это в чистом виде язык власти, источником которой — вопреки Конституции! — в реальности является не народ, а авторитарный лидер.
Статья 3 Конституции РБ: Единственным источником государственной власти и носителем суверенитета в Республике Беларусь является народ. Народ осуществляет свою власть непосредственно, через представительные и иные органы в формах и пределах, определенных Конституцией.
Такая власть построена по принципу безусловной иерархии: автократ сосредоточил в своих руках всю ее полноту, чиновники — передаточные звенья, а люди — «самое покорное население», которое должно безоговорочно выполнять указания.
Язык отражает и воспроизводит эту систему. Беларусская государственная риторика строится на дистанции между теми, кто «принимает меры», и теми, кто эти меры обязан «реализовывать».
Поэтому чиновник не «разговаривает» — он обозначает задачи для реализации «нижестоящими». Его цель не передать смысл — и уж тем более не сформулировать его вместе с обществом, а продемонстрировать контроль над ситуацией. Его речь и не должна быть понятной, не должна объяснять и мотивировать — она должна звучать «по-государственному».
Шаблонность, отстраненность, пафос, консервативность, закостенение — все это элементы самой власти и, соответственно, ее языка. Фраза про «копилку народонаселения» — не оговорка, это образ мышления.
«Любое живое слово может быть истолковано как личное мнение»
Во многом такой язык — это советское наследие. Тогда бюрократия выработала особый стиль общения — безличный, тяжеловесный, формально правильный, но не передающий смысла. Этот стиль благополучно пережил СССР — потому что не был отрефлексирован, критически переосмыслен и преодолен. А еще он удобный, таким языком можно сказать все, что требуется, и одновременно ничего, за что можно было бы зацепиться. Этот язык устраняет личное участие, эмоции и ответственность.
Говорить таким языком безопасно. Тот, кто пользуется шаблоном, не ошибется, не выйдет за рамки. А значит — не вызовет подозрений.
И здесь — еще одна причина употребления такого языка: для чиновников он — форма защиты. Защиты от обеих сторон: от народа, который, услышав что-то конкретное, может потребовать выполнение обещаний (например, обеспечить молодые семьи жильем, создать условия для совмещения выполнения родительских и профессиональных обязанностей, развивать инфраструктуру для семей с детьми). И защиты от авторитарного правителя, потому что любая несогласованная инициатива, любое отклонение от шаблона может быть расценено не просто как ошибка, а как отсутствие лояльности — основного критерия соответствия занимаемой должности в сегодняшней системе беларусской власти.
Любое живое слово может быть истолковано как «личное мнение», за которым стоит конкретный человек. А в условиях авторитаризма нужно «не выделяться», а быть идеальным исполнителем.
Поэтому чиновники предпочитают безопасные конструкции: «ведется работа», «реализуются меры», «укрепляется система». Здесь нет ни говорящего, ни его ответственности. Только безличная деятельность, которая происходит как бы сама по себе и еще больше увеличивает дистанцию между обществом и государством.
Такой язык заменяет содержание процессом, а человека — функцией. Чиновник, вступая в подобную коммуникацию, сводит к функции и самого себя — но в этом и цель, ведь так безопаснее.
Так государственная коммуникация превращается в монолог власти с самой собой.
Гендер как лакмусовая бумажка
Особенно заметно это проявляется в государственной риторике о «демографической безопасности».
Женщины крайне редко появляются там как самостоятельные субъекты. Они традиционно описываются через свои социальные роли — мать, воспитательница, хранительница очага. Они — объект заботы, символ демографической политики, часть статистики. Фраза Старовойтова про «вклад» наглядно показывает, как женщина сведена к инструменту достижения целей государства. Этот язык показателен: женщина выполняет функцию, а не делает персональный выбор. Она — часть механизма демографических планов, а не личность со своей жизнью и выбором.
Такой язык дегуманизирует. Он превращает частное решение в общественную функцию, тело — в инструмент, жизнь — в показатель эффективности.
Такой язык не видит личности, эмоций, историй. Он не знает, что у каждой женщины, решившей родить ребенка, есть причины, страхи, обстоятельства. Он знает только статистику.
Когда чиновник говорит «женщина внесла вклад в народонаселение», он не обязан задумываться, как она живет, есть ли у нее с кем разделить заботу о ребенке. Он просто «фиксирует положительную динамику».
Именно поэтому коммуникация власти с женщинами так редко бывает равноправной. Она строится не как диалог, а как наставление. И язык здесь — не нейтральный посредник, а механизм воспроизводства иерархии. Он не только снова и снова воспроизводит отношения между государством и его гражданками, сводя последних к их репродуктивной функции, но и делает эту иерархию естественной, привычной, незаметной.
Что с этим делать
Изменить этот язык «сверху» невозможно — он встроен в систему как ее атрибут. Заговори власть по-другому — и придется меняться ей самой, а этого она боится и не хочет больше всего.
Но мы можем говорить иначе. Современный, живой, человеческий язык — это не просто альтернатива, это форма сопротивления.
Когда журналисты пишут: «Женщины рассказали, как приняли решение сохранить беременность» — это не просто выбор других языковых средств, это шаг к формированию картины мира, где подчеркивается персональная субъектность.
Когда эксперты рассуждают не о «вкладе в народонаселение», а о поддержке конкретных семей, это шаг к уважению интересов и потребностей граждан, их личного выбора важнейших жизненных решений.
Когда политики понятно и убедительно рассказывают о том, что они могут сделать для того, чтобы помочь гражданам реализовать свои планы, — это шаг к демократическому общественном устройству, где коммуникация используется для принятия взвешенных, учитывающих интересы всех заинтересованных сторон решений.
Такой язык возвращает субъектность тем, у кого ее отнял официальный дискурс. А развитие субъектности — одно из основных условий демократизации.
Мнение авторки может не совпадать с позицией редакции.
