Был обычный июньский день 2024-го. У Елены — заведующей одного из магазинов женской одежды Речицы — завибрировал мобильный. Звонивший представился оперуполномоченным РОВД и сказал, что ему необходимо подъехать к ней на работу. Минут через семь среди манекенов и вешалок с платьями, блузками и костюмами появились двое высоких мужчин с удостоверениями КГБ. Силовиков интересовала работа ее зятя в Польше. Женщина ничем помочь им не смогла. Тогда они ушли, но через год перезвонили. Теперь их интересовала старшая дочь (у женщины трое детей). Елена снова ничего не сказала, но силовиков это не устраивало. В итоге беларуска оказалась перед одним из самых сложных и страшных выборов в жизни. Свою историю, полную любви и тревог, она рассказала «Зеркалу».
На сайте BYSOL открыт сбор для Елены и ее семьи. Чтобы их поддержать, перейдите по ссылке.
«У меня был шок. Ощущение, словно я преступник, который что-то совершил»
— В вашем сборе на BYSOL сказано, что год назад к вам на работу пришел КГБ. С чем это было связано?
— Все началось в июне 2024 года. Моей старшей дочери Дарье 23 года. В 2021-м она уехала в Варшаву вслед за мужем Николаем. На тот момент она работала в туристической организации, занималась бронированием туров. Чем занимался зять, я не знала. Только в 2025-м Даша сказала, что тогда он был в НАУ (Народном антикризисном управлении. — Прим. ред.), — вспоминает речичанка. — Мы с младшими детьми и мамой жили свою жизнь в Беларуси, они стали строить свою в Польше. Ничего не предвещало беды. В июне 2024-го, когда была в Речице на работе, позвонил человек из РОВД и сообщил, что ему необходимо подъехать ко мне в магазин, а минут через семь в торговом зале появились два здоровых высоких мужчины. Обслужила покупателей, они подошли, показали удостоверение (там было написано КГБ) и сказали, что нам нужно поехать ко мне домой. После эмиграции Даши и Коли в Варшаву мы жили в квартире зятя.
Спросила, по какой причине. Думала, Тимофей что-то сделал, он у нас достаточно активный. Сразу поинтересовалась: «Это по сыну?» Мне ответили: «К ребенку это никакого отношения не имеет. Это касается Николая, вашего зятя». Дали время, чтобы пришел продавец на подмену, и мы поехали. У меня был шок. Ощущение, словно я преступник, который что-то совершил. По дороге объяснили: будет обыск на наличие запрещенной литературы, материалов, флагов.
У подъезда нас ждали еще два сотрудника, трое понятых и управдом. Дети находились в квартире, но, так как их присутствие не было нужно, сын благополучно ушел играть на площадку, а средняя дочь Евгения — к парню. Силовики показали постановление. Насколько помню, там значилась статья, связанная с угрозой национальной безопасности и терроризмом. Я не помню номер. Спросила: «Сейчас будет как в кино?» Сотрудник ответил: «Если первые, так сказать, открытые ящики покажут, что все в порядке, мы постараемся аккуратно». И правда, они были аккуратны, насколько это возможно. Хотя подняли все вплоть до линолеума: в тех местах, где под него можно было подлезть, смотрели, светили фонариками. Обыска не боялась, у нас не находилось ничего запрещенного.
— Расскажите, как проходил обыск?
— Сотрудники забрали нашу технику — компьютеры, телефоны и сказали, что мне необходимо проехать с ними. Мы отправились в отдел КГБ в Речице. Там пробыла девять часов. Сразу меня просто оставили в кабинете и ушли. Так понимаю, они проверяли компьютеры, телефоны. Потом пришел сотрудник, который не присутствовал на обыске, и сказал: «Будем говорить или молчать?» Отвечаю: «Вы говорите, а я по возможности буду отвечать». Уточнил: «Вас ничего не беспокоит? Может, воды хотите?» Продолжила: «Хочу домой к детям». На тот момент было, наверное, около десяти вечера.
Предупредил, что все записывается, что я не могу лжесвидетельствовать и должна подписать документы о неразглашении. Зачитал мои права, после чего опять пошли расспросы о зяте. Его интересовало, знаю ли я, что такое НАУ, чем там занимается Николай. Я не знала о существовании такой организации. Я ни в чем не участвовала, не была подписана ни на какие телеграм-каналы.
Еще момент: все это случилось буквально за три недели до моей поездки в Варшаву. Я нашла вакансию в сервисе отеля, у меня уже стояла рабочая виза. Дети оставались с бабушкой, поэтому для меня было архиважно, чтобы не было никаких проблем.
— Что было на допросе?
— Сотрудник взял показания, подписала документы — и ушел. Через два часа в кабинете их появилось уже двое — и все по кругу. Спрашивали: «Как вы думаете, ваша дочь может быть в этом (речь о НАУ. — Прим. ред.) замешана?» Объясняла, у нее другая работа. Они: «Бывает, дурное влияние». Я: «Не думаю, что зять может его оказать. К тому же она достаточно взрослая, чтобы самой делать выводы и выбирать, как строить жизнь. Я на это повлиять не могу от слова совсем».
Во время допросов было ощущение, что они задавали одни и те же вопросы, но с разных сторон и с разным нажимом. Часто по-дружески. На тот момент описала бы их так: тактичные, воспитанные, доброжелательные ребята, знающие свою работу. Более того, когда это все закончилось, мне вернули технику и довезли до дома.
— Переписок с зятем у вас не было?
— Были, я ничего не удаляла. Но что такого я могла у него спрашивать? Набираю ему только, когда до дочки не могу дозвониться. Ну и так как собиралась в Варшаву, писала вопросы по делу.
Через день мне снова позвонил сотрудник КГБ, сказал, хочет встретиться. На встрече объяснил, что в документах, которые подписывала, сделали какую-то ошибку. Что за она, не знаю. Все прочла, подписала, и они уехали.
Я стала работать в Варшаве, каждые три месяца приезжала в Речицу. На границе никаких вопросов мне не задавали.
В следующий раз КГБ вышел со мной на связь в мае 2025-го.
«Понимаю, это ваша дочь, вы желаете ей добра. Но, хотите сказать, что не знали о ее работе в НАУ?»
— Какие вопросы к вам у сотрудников КГБ были на этот раз?
— Я была в Варшаве. Где-то 20 мая звонит в WhatsApp мама. По ее голосу чувствую, произошло что-то очень нехорошее. Говорит: «Лена, что происходит в нашей семье? Где Даша?» Я: «На работе». Она: «Ты все знала?» Уточняю: «Что знала?» Понимаю, там нервный срыв. Продолжает: «Набрала Женя, с ней хочет пообщаться кагэбэшник». Он предложил подъехать туда, где она находится, и поговорить на улице о Даше, либо чтобы Женя приехала к ним. А Жене на тот момент было 16 лет, она заканчивала 11-й класс.
Дочь — достаточно умный ребенок. Сказала сотруднику, что не будет беседовать без взрослых, и предложила, если он хочет пообщаться, прийти к нам домой. Тот ответил: «Хорошо», и она позвонила бабушке, потому что понимала, какой стресс у той будет.
Мама набрала меня. Прошу ее успокоиться, но у человека, естественно, нервы: «Чем таким занимается Даша, что к нам едет КГБ?» Мама тоже далека от всего этого… В этот момент раздается звонок в домофон. Понимаю — они — и прошу маму включить громкую связь. Слышу, как она открывает железную дверь. Сотрудники представляются и удивляются: «Вы нас ждали?» Мама: «Да, внучка сказала, вы ее напугали».
Сотрудники видят, горит экран. Мама объясняет, что на громкой связи со мной. Ей предлагают положить трубку. Все обрывается.
Звоню Жене, говорю, езжай, куда угодно, только не домой. Потом набираю Даше. Она объясняет: произошла утечка информации.
— Вы знали о ее работе?
— На тот момент — да. Сказать, что я была в шоке, ничего не сказать. Слышала истории политзаключенных, знаю, что с ними делают в СИЗО и колониях. Боялась за Дашу, ведь ее могут достать даже в Польше.
— Чем закончилось общение вашей мамы с силовиками?
— Где-то через два часа мама перезвонила. Понимаю, она на громкой связи, говорит: «Лена, скажи правду. Ты знала, что Даша работает в НАУ?» Думаю: «С какого перепугу она бы задавала этот вопрос? В семейных обсуждениях нет такой темы». Естественно, ее попросили. Отвечаю: «Даша ни в каком НАУ не работает, она работает в турагентстве». В общем, я пошла в отказ.
Телефон берет сотрудник, представляется, спрашивает: «Могу ли я с вами говорить честно?» Отвечаю: «Говорите, я тоже постараюсь быть честна». Он: «Понимаю, это ваша дочь, вы желаете ей добра. Но, хотите сказать, что не знали о ее работе в НАУ?» Парирую: «В смысле не знала? Она там не работает».
Он стал пытаться меня продавить: «Мы собираем сведения, и до момента, пока не будет доказательной базы (а поверьте, это случится в ближайшее время), рекомендую вам поговорить с дочкой и убедить ее приехать в Беларусь. В сопровождении наших сотрудников проследуете по зеленому коридору (скорее всего, речь о том, что девушку не задержат на границе. — Прим. ред.) до Минска, где поучаствуете в разъяснительной беседе. Дарья даст показания, а потом по зеленому коридору проводим ее к границе».
Интересуюсь: «Почему она должна куда-то ехать? Это деньги и время». Он: «Вы не понимаете серьезность дела. Ваша дочь обвиняется в терроризме и представляет угрозу национальной безопасности». Переспрашиваю: «Моя дочь? Которой 22 года? Вы издеваетесь? Естественно, я ее не привезу». Продолжил: «Поймите, на кону стоит 20 лет жизни Дарьи, так как наказание по этой статье от 20 до 23 лет лишения свободы».
Затем он уточнил, собираюсь ли я сама в Речицу. Объясняю: «У меня рабочая виза, она имеет свойство заканчиваться». Он: «Когда вас ждать?» Отвечаю: «Не знаю». Он: «Хорошо, давайте так. Мы вам через семь дней перезвоним. Сначала наберем вашей маме». Спрашиваю: «Зачем? Ей эти волнения не нужны». Он: «Чтобы не было волнений, давайте вы решите вопрос с дочерью и обе приедете благополучно в Беларусь». Разговор на этом у нас закончился.
Сотрудник еще общался с мамой, на связь она вышла часа через два. Плакала. Разговаривать с ней было невозможно. После всего этого у нее ухудшилась ситуация с сердцем и с нервами.
«Осознала, что обещанное КГБ начало исполняться»
— Как после этой беседы вы в семье решали, стоит ли вам возвращаться в Беларусь?
— У Жени 10 июня был выпускной, поэтому я купила билеты на 3 июня. Это случилось еще до звонка из КГБ. После него не знала, ехать или нет, но не пойти на праздник дочери не могла. Итак год потеряла в жизни двух своих детей.
Было страшно. Семья разделилась. Одни говорили: «Нельзя», другие: «А какие варианты?» В любом случае когда-то бы это сделать пришлось, так как 26 июля моя виза заканчивалась. Решила ехать. Рассуждала: я ничего не совершала, посадить меня не могут. Максимум, задержат на 72 часа, но я их прекрасно переживу и все равно попаду на выпускной.
На беларусской границе подаю паспорт, и по глазам пограничницы вижу, пришла какая-то жопка. Извините за выражение. Подошли два человека в погонах, сказали пройти в стеклянную комнату. Там попросили телефон. Один его монотонно листал, второй стоял за моей спиной. Это длилось около часа. Затем сотрудник сообщил: «Елена Олеговна, очень хорошо, что приехали. Настоятельно рекомендую ответить на звонок, который поступит либо из Бреста, либо из Минска. А дальше действовать, как скажут». Мне вернули паспорт и мобильный, села в автобус. Буквально чуть-чуть отъехали от остановки, где в Бресте высаживали пассажиров, — звонят из Минска. Я не отвечаю. Потом набирали еще раз, тоже не сняла.
— Почему?
— Боялась, что ссадят с рейса и непонятно куда увезут, а потом как домой возвращаться? Хотят брать, пусть делают это в моем городе. В любом случае номер автобуса они знали, если нужно, могли бы его остановить и меня забрать. Но я благополучно доехала до Речицы. Назавтра меня никто не трогал, послезавтра тоже.
Следующий звонок поступил в день выпускного — 10 июня.
— В этот, скажем так, тихий период не было мыслей забрать детей, маму и уехать?
— Был дикий страх все оставить и поехать. Старалась думать о выпускном дочери и том, что меня никто не трогает. Видела близких и родных людей, это прекрасно. К тому же, чтобы вывезти семью, нужны ресурсы, я их не имела. Сейчас понимаю, все возможно, если нужно. Но тогда размышляла так: жить в другой стране с протянутой рукой — такое себе приключение.
— 10 июня вам позвонили силовики. Что сказали?
— Стою в вечернем платье, раздается звонок на Telegram. Снимаю, чего уже бояться: «Здравствуйте, такой-то, такой-то, КГБ». Отвечаю: «Вы умеете в нужное время, в нужный час». Он: «Мы с вами общались». Судя по голосу, это был тот же мужчина, который к маме приходил.
Продолжает: «Чем порадуете?» Говорю: «Странный вопрос, явно не я должна вас радовать. Вам должно быть, кому вас радовать». Он: «По поводу вашей дочери, спешу сообщить, что мы возбудили уголовное дело. Дарья обвиняется… Думаю, вы не будете отнекиваться, что она в НАУ и ведет активную программу против Беларуси». Уточняю: «Что вы хотите от меня?» Он: «Мы заботимся о наших гражданах и даем им возможность исправиться. В этом случае учтем ее незрелость». Он хотел, чтобы Даша написала покаянное письмо в КГБ. В последующей беседе объяснял, что дочь должна вернуться и предоставить сведения о работниках НАУ. В таком случае, по его словам, ей бы грозило два года условно. То есть сначала вел беседы про 23 года, а теперь уже два условно.
— Вы очень смело вели с ним диалог.
— Я родом из Караганды (город в Казахстане. — Прим. ред.), по образованию юрист. Когда-то в своем городе работала прокурором. Да, везде законы разные, но суть всегда одна, так что мне не было страшно.
В том же разговоре он спросил, когда я собираюсь приехать в Беларусь. Мне стало смешно. Зачем эти кошки-мышки. Словно он не знал, где я. Отвечаю: «А что от моего присутствия изменится?» Объяснил, что они хотели бы пообщаться с Женей, так как Дарья, возможно, на нее неправильно влияет. «А мы все-таки за здоровое поколение в Беларуси, за патриотизм», — продолжил он и сказал, что вся эта ситуация может отразиться на моей опеке над детьми. Удивилась: «При чем тут это?» Он: «Во-первых, вы находитесь долгое время на территории Польши. Во-вторых, это ваш не первый приезд туда. В-третьих, ваши дочь и зять уголовно преследуемы. И поверьте, дело очень большое, что у нее, что у него. Это может повлиять на воспитание двух других детей, поэтому опеке здесь есть над чем поработать».
Не сдержалась: «Хотите сказать, я плохая мама?» Он: «Я хочу сказать, что дети воспитываются не в правильной семье, что может пагубно отразиться на их будущем образовании и карьере». Переспрашиваю: «Вы мне угрожаете?» Он: «Нет, предупреждаю и настоятельно рекомендую вернуться с дочкой».
— В тот вечер вы пошли на выпускной?
— Как я могла не пойти (улыбается)? Позже, не буду говорить кто, порекомендовал в следующий раз, когда поеду в Польшу, забрать Женю с собой. Рассказала об этом Даше. Она ответила: «Чувствую, грядет что-то нехорошее, надо обращаться, чтобы вас вывезли». До последнего ей не верила. Говорила, все будет нормально, но в итоге согласилась, чтобы она узнала, возможна ли эвакуация. Она меня не послушала и запустила процесс на случай проблем.
— И проблемы случились?
— Тимофей профессионально занимается велоспортом. Все время тренеры его тянули к тому, чтобы он попал в школу олимпийского резерва. В этом году его заявку одобрили. Я была очень рада, но тут вдруг звонит тренер и просит приехать в спортшколу. Здесь директор сообщает, что я воспитываю детей не в патриотическом укладе, в итоге кандидатура сына не подходит. Извинился. Я все поняла, вопросов не задавала. К тому же мне было по фигу, что он скажет, я не знала, как сообщить об этом Тимофею. А еще осознала: обещанное сотрудником КГБ начало исполняться.
— Как Тимофей отреагировал на новость?
— Спросил по-взрослому: «Для чего дальше заниматься велоспортом? Что потом? Я так и буду на уровне тренировок спортшколы и городских соревнований? Я хочу большие турниры».
Он бросил велоспорт. В Польше я его устроила в школу футбола.
«В дни до выезда я постоянно плакала, у меня были нервные срывы, мигрени, и в тоже время понимала, что нужно собраться»
— Звонки из КГБ продолжились?
— Да, еще два раза. В последнем (это была еще первая половина июня) сотрудник сообщил, что 3 июля сведения о Даше передадут в международный розыск. После этого, по его словам, мне, скорее всего, ограничат выезд за пределы Беларуси (он, кстати, продолжал утверждать, что я не дома). Кроме того, мы с мамой, вероятно, будем проходить по делу как свидетели, Женя тоже подлежит допросу, так как тесно общается с сестрой. Ответила: «Спасибо, что поставили в известность».
— Звучит так, словно он вас хотел предупредить.
— Позже, когда рассказала об этом в BYSOL, они тоже предположили, что он попытался подтолкнуть нас на выезд, обозначил время. После этого звонка сообщила Даше, что нам надо уезжать, она ответила, что вопрос в обработке. И буквально на следующий день со мной связались из BYSOL.
В дни до выезда я постоянно плакала, у меня были нервные срывы, мигрени. Узнала, что такое давление. Но в то же время понимала — мне нужно собраться и действовать… У меня очень непростая жизненная история. За десять лет проживания в Беларуси жизнь очень закалила. Мне пришлось начинать все самой с нуля в новой стране.
Дело в том, что в Казахстане у меня был очень счастливый брак, в котором родились две дочери. Муж умер. Это самое страшное, что произошло в моей жизни. Так получилось, что потом я встретила другого мужчину, он оказался гражданином Беларуси и предложил сюда переехать. После эмиграции оказалось, что человек не такой, каким зарекомендовал себя изначально. И в новой стране мне пришлось начинать с нищеты, голода и холода. Поэтому мои нервы не имеют предела, и в сложных ситуациях я, наоборот, собираюсь.
— Как сказали семье, что нужно уезжать?
— За завтраком. Женя и мама — сразу в слезы. Объясняю: «У нас других вариантов нет». Тимофей, наоборот, воспринял все как приключение. Сначала говорил: «Хочу, хочу», но, когда оказались здесь, началось: «Мне не нравится, хочу к друзьям, в свою школу». Говорю, в этой ситуации у тебя нет выбора. Ты учишь польский, идешь на футбол и едешь в интеграционный лагерь (он сейчас там отдыхает).
Женя тоже очень хочет домой, но в то же время понимает, что не может вернуться. Ей в следующем году 18 лет, и она боится, что ее посадят в тюрьму. Объяснить, что этого не случится, не получается. Настолько она напугана. К тому же, когда стало известно, что нас вывозил BYSOL, к нам домой приехали с обыском.
— Насколько быстро после третьего звонка из КГБ вы покинули Беларусь?
— Где-то через семь дней. На границе нас встретили Даша и зять. У них нет своей квартиры, поэтому они смогли только на неделю (столько разрешила хозяйка жилья) забрать к себе Женю и маму. Мужчина, с котором у меня отношения, снимает кавалерку (небольшая квартира. — Прим. ред.) в Варшаве, поэтому мы с Тимофеем сразу отправились туда. Потом мама и Женя переехали в шелтер (временное жилье для беженцев. — Прим. ред.). Сейчас по очереди забираю к себе то сына, то дочь.
— Как обустраиваетесь на новом месте?
— До этого я год работала в Варшаве, поэтому в бытовом плане мне чуть проще, чем остальным. А психологически… С одной стороны, мне спокойно: семья со мной, я не разрываюсь [между странами], и нет звонков [от КГБ]. Но есть другие трудности. Возможно, не менее весомые. Осенью сыну в школу, а чтобы его здесь оформить, требуется прописка. Для этого нужно снять квартиру, а денег на это пока нет. Женя пойдет в полициальную школу (аналог наших техникумов. — Прим. ред.). Обучение в них бесплатное, но для той специальности, что она выбрала, требуется сдать польский на уровень B2. Сейчас дети учат язык, оплачиваю им уроки. У мамы случился сердечный приступ. Сейчас она относительно нормально. На таблетках, но не задыхается. Плюс у нее развилась аритмия.
— Как вы находите силы, чтобы это все выносить?
— Не знаю. Мой мужчина помогает. Если я более эмоциональна и сначала делаю, а потом думаю, то он может успокоить. Плюс спорт. Я не пью, не курю, рядом нет подруги, которой могла бы поплакаться. Поэтому без спорта я бы точно не справилась.
А еще для меня было важно рассказать нашу историю. Возможно, ее прочтут люди, которые находятся в такой ситуации, как была у нас в Беларуси. Хочу, чтобы они понимали: есть разные варианты выхода из ситуации.
Мне кажется, они (речь о силовиках. — Прим. ред.) питаются нашим страхом. Им достаточно уцепиться за что-то, чтобы морально раздавить человека. Ладно, если бы просто ломали людей, они же семьи ломают. В шелтере познакомились с семьей — мама, которая отсидела девять месяцев, и ее дочь-подросток. У девочки психологическая травма. Она боится людей, она словно в коконе. Так на ней отложилось заключение мамы. Когда она восстановится?
