Общался с Лукашенко и был «главным госпоэтом», но выбрал оппозицию и эмиграцию. Сегодня ему 79 — рассказываем, что изменило его жизнь

9 июля 2025 в 1752041100
Франак Дубковский / «Зеркало»

Сегодня, 9 июля, 79-й день рождения отмечает знаменитый беларусский поэт Владимир Некляев. В 2010 году он был кандидатом в президенты от кампании «Говори правду», в день выборов его избили силовики, вывезли из больницы и поместили в СИЗО КГБ, где он провел больше месяца. Позже Некляев был осужден на два года лишения свободы с отсрочкой по нынешней «народной» 342-й статье УК за участие в протестах. Так поэт стал одним из самых известных оппозиционных политиков 2010-х. А ведь еще в девяностые Некляев довольно долго был в фаворе у госпрессы, активно общался с Александром Лукашенко и даже пытался заинтересовать его национальной культурой. Закончилось все угрозой уголовного срока и эмиграцией - еще в 1999 году. Рассказываем об этой истории, в которую теперь сложно поверить.

Основным источником для статьи стала книга Сергея Шапрана «Някляеў. Незавершаная аўтабіяграфія» (Смоленск, 2018), в которой подробно рассказывается об этих событиях 90-х. На заднюю обложку вынесено высказывание Некляева: «Так, як напісана, я і жыў. І быць так і таму, як напісана, з усёй маёй біяграфіяй, з усім маім жыццём».

Во главе «Крыніцы» и в фаворе у власти

К концу 1980-х Владимир Некляев уже был популярным поэтом, звезды эстрады исполняли песни на его стихи (например, он писал тексты для популярного ансамбля «Верасы» - «Любви прощальный бал», «Родны мой горад», «Во имя любви», «Карнавал» и прочие, а для ансамбля «Сябры» - «Гуляць дык гуляць»). Развал Советского Союза он встретил на посту главного редактора нового и коммерчески успешного общественно-политического и литературно-художественного журнала «Крыніца». Издание выходило с 1988-го на беларусском («Крыніца») и русском («Родник») языке. Доведя тираж второй версии до 500 тысяч, в 1994-м Некляев решил поменять концепцию, создав вместо массового элитарное издание для интеллигенции с акцентом именно на литературу. Сотрудниками «Крыніцы», которая теперь выходила только на беларусском, стали поэт Алесь Рязанов, философ Валентин Акудович и прозаик Владимир Орлов, познее к ним присоединились поэты Леонид Голубович и Леонид Дранько-Майсюк, прозаик Юрий Станкевич. Все они были важными фигурами в отечественном литературном процессе.

Как раз в 1994 году к власти в стране пришел Александр Лукашенко. Этот политик быстро взял курс на русификацию: уже в 1995-м беларусский язык лишился статуса единственного государственного, стал резко уменьшаться процент детей, которые учились на нем. Если в 1994-м таких школьников было 40,6%, в том числе 75% первоклассников, то в 2002-м - уже 26% (и дальше только меньше). Авторы «Крыніцы» активно высказывались против этих процессов на страницах журнала - но сам Некляев открыто с такими заявлениями не выступал.

«Апошнім часам я бачыў Някляева выключна па тэлевізіі, ён удзельнічаў у розных фэстывалях і базарах эстраднае песні, якія фінансаваліся дзяржавай ды падаваліся як найвышэйшыя ды адзіна вартыя праявы культуры», - вспоминал в 1999 году литератор Карлос Шерман. В 1996-м, когда Некляев праздновал 50-летний юбилей, Лукашенко поздравил его с круглой датой, хотя других писателей - живых классиков Василя Быкова, Янку Брыля, Рыгора Бородулина - не поздравлял ни разу. В том же году поэт, не уходя из «Крыніцы», стал и главным редактором еженедельника «Літаратура і мастацтва». А в апреле 1998-го еще и главой Союза беларусских писателей (он тогда был единым - лишь в 2005-м власти создадут новую организацию «лояльных» писателей, а старая окажется в «оппозиции»). На съезде союза восемь кандидатов сняли свои кандидатуры - в результате Некляев победил безальтернативно большинством голосов.

Победа была неслучайна. Отечественные писатели резко выступали против русификаторского курса Лукашенко в сфере языка и культуры. В ответ на это в 1997 году у них забрали Дом литератора (ул. Фрунзе, 5), резко сократили гонорары в литературной периодике и издательствах, что сделало невозможным жизнь за счет творчества. Но еще была надежда, что с властями можно договориться, повернуть их в сторону национальной культуры.

Возглавив Союз писателей, Некляев написал письмо Михаилу Мясниковичу, тогдашнему главе Администрации Лукашенко. Он просил:

• вернуть писателям Дом литератора;
• восстановить при организации Бюро пропаганды беларусской литературы;
• помочь в ремонте дома творчества «Ислочь», где отдыхали писатели;
• восстановить деятельность писательской поликлиники, которая существовала в советские времена, и сделать ее доступной для членов всех творческих союзов (актеров и т.д.);
• переводить Беларусскому литературному фонду 5% от гонораров со всех издательств и по 1,5% дохода всех типографий - эти деньги предлагалось отправлять на издание новых книг и поддержку писателей (в том числе по старости).

Среди всех литераторов наибольшие шансы достичь таких договоренностей были именно у Некляева: он тогда пользовался расположением властей.

«Он встречается с полковником [Владимиром] Заметалиным (вице-премьер, курировавший культуру. - Прим. ред.), с другими идеологами режима. Он - любимый писатель президента. И этим все сказано», - сказал Василь Быков в июне 1998 года в интервью перед своей эмиграцией.

Встреча с Лукашенко и начало борьбы с Заметалиным

Однако все было не так просто. Некляев пытался использовать свое положение, чтобы улучшить ситуацию в беларусской культуре.

«Уладзімір Някляеў быў фактычна адзіным пісьменнікам, які паспрабаваў пайсці на перамовы з уладай. Хоць і коштам уласнай рэпутацыі, ён памкнуўся адваяваць для беларускай літаратуры сур'ёзнае месца ў дзяржаўнай палітыцы, прынамсі каб яе інтарэсы пастаянна ўлічваліся. Новай палітычнай сілай літаратары разглядаліся як нешта варожае адпачатку, бо электаральнай падтрымкі ад інтэлігенцыі Лукашэнка не атрымаў. Тым не менш да пісьменнікаў на верхніх паверхах працягвалі ставіцца з павагай ці хоць бы з увагай. Гэта было рудыментарнай памяццю пра сур'ёзную вагу Саюза пісьменнікаў у час БССР. Справай гонару для Лукашэнкі - рэканструктара СССР - было зрабіць пісьменнікаў "сваімі"», - писал литературовед Тихон Чернякевич в работе «Вандроўнік: кніга пра паэта Уладзіміра Някляева» (ее цитирует Шапран).

В тот момент полученная от Быкова характеристика оказалась для поэта даже полезной. «Калі Быкаў хацеў, каб мне лепей было, дык у нейкім сэнсе зрабіць яму гэта ўдалося. Як толькі надрукавалася інтэрв'ю, у якім ён выцяў мяне бізуном, так з Лукашэнкі адразу пасыпаліся пернікі. Вырашаліся праблемы, якія здаваліся невырашальнымі, і ўрэшце дайшло да таго, што ў гаспадарчым упраўленні справамі прэзідэнта са мной самі загаварылі пра вяртанне пісьменнікам аднятай у іх маёмасці. <…> Праз Міністэрства аховы здароўя абяцалі адрамантаваць і Дом творчасці пісьменнікаў, часткова пераабсталяваўшы яго пад санаторый, і шмат чаго яшчэ было наабяцана», - вспоминал Некляев.

Он спросил у зампреда Палаты представителей Владимира Коноплева, одного из ближайших соратников Лукашенко, в чем причина. Тот передал ему слова главы государства, сказанные на совещании в узком кругу: «Быкова мы потеряли, но Некляева не можем и не должны потерять». «Выходзіла так: калі я чужы для Быкава, значыць, свой для іх», - резюмировал поэт.

В августе 1998 года состоялась встреча Лукашенко с членами Рады Союза беларусских писателей. Впоследствии Некляев признался, что ему за эту встречу обещали материальную поддержку для Союза, возвращение Дома литератора и поликлиники, а также в качестве следующего шага - «если не устранение Заметалина, то гарантия, что того отодвинут в иную сферу, в комитет по религиям, например».

Однако встречу вдруг перенесли на неделю. За это время Заметалин успел собрать, а утром перед мероприятием положить на стол Лукашенко папку с компроматом на поэта. Прочитав ее, политик назвал Некляева «оппозиционером» и «националистом», заявил, что в журнале «Крыніца» якобы «пропагандируется творчество фашистких пособников». Из напечатанной в госпрессе стенограммы встречи вычеркнули почти все высказывания писателей о проблемах независимости, самосознания, национальной идеи как основы беларусской государственности.

Тем не менее после встречи появился протокол поручений Лукашенко. Среди прочего в нем шла речь о ремонте «Ислочи», размещении всех структур Союза писателей в Доме литераторов, более полном комплектовании библиотек беларусскими книгами.

Однако контроль за исполнением этих пунктов возложили в том числе на Заметалина. Здесь надо пояснить, что этого человека считают «отцом» современной беларусской пропаганды. При нем началась массовая травля в госСМИ оппонентов Лукашенко, издевки над беларусской культурой и национальными символами. Именно по его предложению перед референдумом 1995 года по телевидению продемонстрировали фильм «Ненависть: Дети лжи». Режиссер Юрий Азаренок (отец теперешнего сотрудника СТВ) сравнивал коллаборационистов времен Второй мировой войны с депутатами БНФ. Тогда это было в новинку, теперь стало нормой для пропагандистов. По словам Некляева, в разговоре с ним Заметалин однажды заявил, что считает ненужным существование Беларуси как независимого государства

Словом, ни о какой реализации пробеларусской программы под контролем Заметалина не могло идти и речи. Некляев считал, что «все дело не в Лукашенко, а в Заметалине». Он думал, что враждебную политику в отношении национальной культуры проводит именно этот чиновник. «И решил, что смогу тов. Заметалина от тов. Лукашенко отодвинуть. <…>. Это не было бы глупостью, соблюдайся договоренности с другими людьми, которые мне если не поклялись, то, во всяком случае, дали твердое слово, что в этом деле будут вместе со мной. <…> Но когда дело дошло до дела (а они знали гораздо больше, чем знал на то время я), страх для них оказался сильнее исповедуемых принципов. <…>. В решающий момент я остался один», - вспоминал поэт.

Шокирующее заявление будущего патриарха и осуждение властей

Тем временем в глазах общественности Некляев был как никогда приближен к властным структурам или даже принят в них. В конце 1998-го он получил государственную премию за книгу «Прошча». Около полугода у него был пропуск, дающий доступ в здание Администрации президента на ул. Карла Маркса, 38 (пока не построили Дворец независимости, именно это была рабочая резиденция Лукашенко).

«Калі атрымліваў Дзяржпрэмію, разумеў, што гэта не проста прэмія, аўтаматычна я прымаў іх правілы гульні. Аднак я ўключыўся ў гэтую гульню з разлікам выйграць. Гэта былі наіўныя ўяўленні, бо калі прэмію далі, а ты яе ўзяў, значыць, яшчэ адна гірка лягла на іх шалі. Я, вядома, загуляўся, хоць цудоўна разумеў, што хай гэта і аперэтачная дзяржава, аднак усё ж гэта рэальная ўлада з турмамі, мянтамі, КДБ… У самым пачатку майго ўзаемадзеяння з Лукашэнкам ён пластылінава паддаўся, зрабіў выгляд, што нешта кумекае ў тым, пра што яму гавару. А гаварыў я пра многае пачынаючы з нацыянальнай ідэі… Гэта была, безумоўна, памылка, якую сёння трэба прызнаць. Бо калі няма пазітыўнага выніку, значыць, памылка», - вспоминал поэт.

Играя в игру с властью, он был вынужден соблюдать ее правила. Но самого Некляева это все больше разочаровывало. «Они меня тянули к себе. Я им был нужен. <…>. С теми, с кем я, извините, рядом в туалете не буду, с ними меня печатают», - позднее рассказывал он.

Решающим эпизодом стала поездка в Смоленск, где в декабре 1998 года праздновался 80-летний юбилей БССР (эту республику, ставшую позднее частью СССР, создали как раз в этом городе). Некляев отправился туда в составе правительственной делегации на самолете. На торжественном собрании выступил митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл (теперь он руководит РПЦ и поддерживает российскую агрессию в Украине).

«Абвясціў, узняўшы рукі і ўзвёўшы вочы да неба, што ён адукаваны чалавек, і калі ёсць яшчэ ў зале адукаваныя людзі, дык разам з ім яны ведаюць: не было і няма ніякіх украінскіх і беларускіх народаў і моў, а было і будзе адзінае рускае дрэва, на якім усё ўкраінскае і беларускае штучна прышчэпленыя, калі не здзічэлыя, парасткі. Якія засохнуць, з якіх лістота ападзе, і зашуміць дрэва адным народам на адзінай мове, як задумаў Бог», - вспоминал шокированный Некляев. По его словам, зал вскочил и зааплодировал. А вместе со всеми - и Александр Лукашенко.

Поэт не стал возвращаться домой на президентском самолете - купил билет на поезд и сам поехал в Минск.

Тем временем между Беларусью и ее восточной соседкой проходили интеграционные процессы. В 1996-м появился договор о создании Сообщества Беларуси и России. В следующем - Договор о Союзе двух стран, в конце декабря 1998-го была принята Декларация о дальнейшем единении России и Беларуси.

В конце января 1999-го Рада Союза беларусских писателей осудила эту декларацию, справедливо назвав ее «угрозой беларусской государственности». Заметалин представил Лукашенко все так, что писатели якобы приняли заявление сразу после подписания декларации, еще в декабре, а Некляев скрыл этот документ, чтобы получить Госпремию, и лишь затем обнародовал. Политик пришел в ярость. Некляеву предложили отречься от своей подписи. Когда тот отказался, возник еще один вариант: заявить, что Рада не имела кворума, а значит, ее заседание, а также принятый документ являются недействительным. Некляев отказался снова.

Тогда власти организовали обращение провластных писателей, которые критиковали как принятое заявление, так и самого Некляева. Его подписали народные писатели Иван Шамякин и Иван Науменко, Анатолий Аврутин, Николай Чергинец и другие.

Из функционера - в национального поэта

Осуждением коллег по писательскому цеху дело не ограничилось. В журнал «Крыніца» одна за другой пошли проверки - из контрольно-ревизионного отдела Госкомпечати (теперь это Министерство информации), ОБЭП (отдела по борьбе с экономической преступностью), Комитета госконтроля, контрольно-ревизионного управления Минфина и налоговой инспекции. Вскоре коллективу объявили о многочисленных нарушениях, которые касались как газеты «Літаратура і мастацтва», так и «Крыніцы» (тогда это уже было одно юридическое лицо). Речь шла о невыплате гонораров авторам, покупке телевизоров, которых никто не видел, и так далее - словом, Некляева выставляли коррупционером. Вдобавок власти еще и отказались финансировать журнал.

В этих условиях коллектив раскололся. Большинство подчиненных поддержали не Некляева (видимо, поверив в обвинения против него), а Алеся Рязанова, который на короткое время стал главным редактором. Сотрудники считали, что Рязанов сможет обеспечить «Крыніцы» дальнейшее существование. Некляев обвинения отрицал, считая поведение бывших подчиненных - большинство из них не захотели с ним дальше работать - «ударом в спину». Тем временем знакомые сообщили ему, что из Совета безопасности насчет него был направлен запрос в КГБ. Задним числом Некляев узнал, что инициатива исходила от Заметалина, а не от Лукашенко, но испугался за свою свободу. Были и другие обстоятельства.

«Перед моим отпуском очередные проверяющие обнаружили, что в редакции на двери специальной комнаты, где хранились документы, сорвана пломба, а бумаги исчезли. Встал вопрос: кому нужно было похищать уже отработанные, скопированные и вошедшие в материалы проверки документы? Я поинтересовался у компетентных людей по поводу того, что бы это могло означать. Мне сказали: вот тебя-то сейчас и обвинят в хищении этих документов. Соответственно, могут теперь обвинить и в каких угодно злоупотреблениях. Такая модель, оказывается, уже давно отработана на практике. <…>. Нет, о бегстве из Беларуси я вообще не думал. И когда уезжал в Польшу [на писательский форум], не думал об эмиграции. Хотя рано утром ко мне пришел человек, располагающий более чем точной информацией, и сказал: "Принято решение тебя изолировать"», - рассказывал поэт.

В итоге в начале июня 1999 года Некляев уехал за границу и решил не возвращаться. Первое время он жил в Польше, затем перебрался в Финляндию, где жил в той же квартире, где ранее размещали эмигрировавшего Василя Быкова - обоих поддерживала международная писательская организация ПЕН-Центр.

Для обласканного славой и вниманием Некляева эмиграция стала огромным испытанием. Его семья (у поэта с бывшей супругой было двое дочерей) осталась в Беларуси, он потерял друзей, работу, общественный статус.

«Найстрашнейшае, што на тым попеле і на тых руінах нібыта не стала самога мяне. Вось толькі што быў Уладзімір Някляеў і няма яго. Таму што не стала імені, на якое спачатку ты працуеш, а пасля яно працуе на цябе. Яно было, але засталося на Усходзе. На Захадзе яно нічога і нікому не казала. Усё пачыналася з нуля. Я быў ашаломлены. Гэта была драма, якая працягвалася каля года, пакуль я выбіраўся з-пад руін і попелу», - признавался поэт.

Основную причину своей эмиграции он объяснил в поэме «Паланэз».

«- Я не баюся пустаты

- Таму і край свой кінуў ты,

І зараз тут і там чужы

Сабе і ўсім… Скажы, скажы,

Дзеля чаго зрабіў ты гэта?..

- Найперш, каб зратаваць паэта.

- Якога?

- Можа, не благога.

Я забывацца стаў, якога.

Ён у апошнія гады

Адчуў, што ўжо не малады,

Што ўсё спазнаў: каханне… славу…

Надзеў хамут, упрогся ў справу -

І паміраць пачаў…

- Тады

Прыдумаў сам сабе забаву?

- Лічы, што так… Яшчэ з ваўкамі

Не захацеў па-воўчы выць,

Хоць быў абкладзены сцяжкамі».

В октябре 2000 года Некляев впервые приехал на родину, чтобы переоформить паспорт. Тогда же стало известно, что уголовное дело, возбужденное по результатам проверки Госконтроля, закрыли: сведения (видимо, о коррупции и злоупотреблении служебным положением) не подтвердились. Однако Владимир решил вернуться в Финляндию.

За пять лет эмиграции им было создано много произведений, которые перевернули привычное представление об этом авторе.

«Беларуская літаратура павінна быць удзячная Уладзімеру Замяталіну. Дзякуючы яму яна набыла, здавалася б, ужо страчанага паэта. <…>. [Сборник поэзии] "Так" - несумненна, найлепшае з напісанага Някляевым. Менавіта таму, што там, у Варшаве і Хельсінкі, ён нарэшце адчуў сябе адзінокім, нікому не патрэбным. Ён пазбавіўся звычных суразмоўнікаў і звыклых сабутэльнікаў. <…>. Адзіны суразмоўнік, які застаўся паэту, Бог», - писал литературовед Александр Федута.

Он позволил себе и легкую провокацию: «І ты сам разумееш: усё, старую, ганебную старонку перагарнулі. Ты апраўдаўся за ўсё сваё <…> жыцьцё. Нашчадкі будуць бачыць цяпер у табе <…> не вяльможнага функцыянэра, які аддана чытае тосты на задушэўных вечарынках у віцэ-сьпікера, а сапраўднага, моцнага, па-мужчынску дужага беларускага паэта, прах якога ня сорамна будзе з часам унесьці ў нацыянальны Пантэон».

Вернувшись в Минск в 2005-м и выпустив тогда же книгу «Так», Некляев перевернул страницу, не вернулся к сотрудничеству с властями и стал тем, кем мы его знаем. Впереди его ждали активность в политике, задержание, тюрьма, выход на свободу и новые книги. После 2020 года Некляев, отойдя от политики, вновь живет в эмиграции.